Неточные совпадения
Он вышел в дверь перегородки, поднял
руки и запел по — французски: «Был
король в Ту-у-ле». — Вронский, выпьешь?
Выходя с фигуры, он ударял по столу крепко
рукою, приговаривая, если была дама: «Пошла, старая попадья!», если же
король: «Пошел, тамбовский мужик!» А председатель приговаривал: «А я его по усам!
— Корвин, — прошептал фельетонист, вытянув шею и покашливая; спрятал
руки в карманы и уселся покрепче. — Считает себя потомком венгерского
короля Стефана Корвина; негодяй, нещадно бьет мальчиков-хористов, я о нем писал; видите, как он агрессивно смотрит на меня?
— Это ужасно! — сочувственно откликнулся парижанин. — И все потому, что не хватает денег. А мадам Муромская говорит, что либералы — против займа во Франции. Но, послушайте, разве это политика? Люди хотят быть нищими… Во Франции революцию делали богатые буржуа, против дворян, которые уже разорились, но держали
короля в своих
руках, тогда как у вас, то есть у нас, очень трудно понять — кто делает революцию?
«Это не самая плохая из историй борьбы
королей с дворянством.
Король и дворянство, — повторил он, ища какой-то аналогии. — Завоевал трон, истребив лучших дворян. Тридцать лет царствовал. Держал в своих
руках судьбу Пушкина».
Чрез
руки их ко мне доходят
Наказы, письма
королей.
Он, между прочим, с гордостью рассказывал, как
король Сандвичевых островов, глядя на его бороду и особенное платье, принял его за важное лицо и пожал ему
руку.
Рука его, достававшая меня везде, где есть
король или господин, не так длинна, чтоб достать меня в общине вашей!
«Ну, думает, ведьма подтасовала; теперь я сам буду сдавать». Сдал. Засветил козыря. Поглядел на карты: масть хоть куда, козыри есть. И сначала дело шло как нельзя лучше; только ведьма — пятерик с
королями! У деда на
руках одни козыри; не думая, не гадая долго, хвать
королей по усам всех козырями.
К счастью еще, что у ведьмы была плохая масть; у деда, как нарочно, на ту пору пары. Стал набирать карты из колоды, только мочи нет: дрянь такая лезет, что дед и
руки опустил. В колоде ни одной карты. Пошел уже так, не глядя, простою шестеркою; ведьма приняла. «Вот тебе на! это что? Э-э, верно, что-нибудь да не так!» Вот дед карты потихоньку под стол — и перекрестил: глядь — у него на
руках туз,
король, валет козырей; а он вместо шестерки спустил кралю.
Вечером я выехал в Петербург, радостно встреченный редакционными друзьями, сообщившими, что мои корреспонденции из Белграда перепечатываются газетами, а «Россия» увеличила свой тираж. Редакция чествовала меня обедом за газетный «бум», свергнувший
короля. За обедом из
рук в
руки ходила моя табакерка, которой косвенно я был обязан спасением.
В конце концов я почти всегда оказываюсь в выигрыше, но это нимало не сердит Глумова. Иногда мы даже оба от души хохочем, когда случается что-нибудь совсем уж необыкновенное: ренонс, например, или дама червей вдруг покажется за
короля. Но никогда еще игра наша не была так весела, как в этот раз. Во-первых, Глумов вгорячах пролил на сукно стакан чаю; во-вторых, он, имея на
руках три туза, получил маленький шлем! Давно мы так не хохотали.
Наконец разыгрывается какая-то гомерическая игра. Иудушка остается дураком с целыми восемью картами на
руках, в числе которых козырные туз,
король и дама. Поднимается хохот, подтрунивание, и всему этому благосклонно вторит сам Иудушка. Но среди общего разгара веселости Арина Петровна вдруг стихает и прислушивается.
Да и тот человек, в
руках которого находится власть, нынче еще сносный, завтра может сделаться зверем, или на его место может стать сумасшедший или полусумасшедший его наследник, как баварский
король или Павел.
Поплевав на пальцы, она начала раскладывать кабалу. Карты падали на стол с таким звуком, как будто бы они были сваляны из теста, и укладывались в правильную восьмиконечную звезду. Когда последняя карта легла рубашкой вверх на
короля, Мануйлиха протянула ко мне
руку.
— Да, да, это гнездо бунтовщиков теперь в наших
руках. Боярин Тимофей Федорович вчера получил грамоту от своего приятеля, смоленского уроженца, Андрея Дедешина, который помог
королю завладеть городом…
При виде портрета польского
короля, с известной надписью, поляки взглянули с гордой улыбкой друг на друга; пан Тишкевич также улыбнулся, но когда взоры его встретились со взорами хозяина, то что-то весьма похожее на презрение изобразилось в глазах его: казалось, он с трудом победил это чувство и не очень торопился пожать протянутую к нему
руку боярина Кручины.
Разноцветные зонтики, шляпы женщин, красные и голубые шары в
руках детей, точно причудливые цветы, и всюду, как самоцветные камни на пышной мантии сказочного
короля, сверкают, смеясь и ликуя, дети, веселые владыки земли.
И от волнения стала мять в
руках свой фартук. На окне стояли четвертные бутыли с ягодами и водкой. Я налил себе чайную чашку и с жадностью выпил, потому что мне сильно хотелось пить. Аксинья только недавно вымыла стол и скамьи, и в кухне был запах, какой бывает в светлых, уютных кухнях у опрятных кухарок. И этот запах и крик сверчка когда-то в детстве манили нас, детей, сюда в кухню и располагали к сказкам, к игре в
короли…
Корделия, молящаяся за сумасшедшего отца; Лавиния, обесчещенная, с обрубленными
руками; Мария Антуанетта, утопшая в крови и бедах; царевна Ксения Годунова, эта благоуханная чистая роза, кинутая в развратную постель самозванца, и Констанция, научающая скорбь свою быть столь гордой, чтобы пришли к ней
короли
«Во имя
короля и Sant’ officio!
Сим объявляется всем христианам,
Что дон Жуан, маркезе де Маранья,
От церкви отлучается Христовой
И вне законов ныне состоит.
Все для него убежища закрыты,
Не исключая божьих храмов. Всем,
Кому его известно пребыванье,
Вменяется в священный долг о нем
Немедленно начальству донести.
К кому ж он обратится, тот его
Обязан выдать в
руки местной власти,
Под спасеньем вечного проклятья, —
Таков над ним церковный приговор».
Барабанный бой.
— Беатриче, Фиаметта, Лаура, Нинон, — шептал он имена, незнакомые мне, и рассказывал о каких-то влюбленных
королях, поэтах, читал французские стихи, отсекая ритмы тонкой, голой до локтя
рукою. — Любовь и голод правят миром, — слышал я горячий шепот и вспоминал, что эти слова напечатаны под заголовком революционной брошюры «Царь-Голод», это придавало им в моих мыслях особенно веское значение. — Люди ищут забвения, утешения, а не — знания.
Мольер. О
король! (Лагранжу.) Мне пятьсот ливров, а остальное раздели поровну между актерами театра и раздай на
руки.
Асклипиодот попробовал было заступиться за своего патрона, но был встречен такой отчаянной руганью, что поспешил подобру-поздорову спрятаться за широкую спину о. Андроника, Галактионовна мефистофельски хихикала в
руку над этой сценой, в окне «ржали девисы», и друзьям ничего не оставалось, как только отступить в положении того французского
короля, который из плена писал своему двору, что все потеряно, кроме чести.
—
Королю отпустить лент пять аршин! — приказывается третьей, и получившая такое приказание панночка подходит к
королю, берет его за
руки и протягивает их, как будто меряя на аршин и цалуя при каждом отмеривании.
Не в первый раз султану
Австрийским мы обязаны посольством.
При Федоре, покойном государе,
Мы учинили с вами договор:
От турок вам помочь казною нашей,
С тем чтобы вы взвели Максимильяна,
Рудольфа брата, на литовский трон.
Вы приняли исправно наши деньги,
Но, под
рукой, с Литвою сговорились —
И Жигимонта свейского признали,
Врага Руси, литовским
королем!
Мне показалось чрезвычайно странным обхождение государственного канцлера, который вел меня за
руку; он толкнул меня в небольшую комнату и сказал: «Сиди тут, и если ты будешь называть себя
королем Фердинандом, то я из тебя выбью эту охоту».
Когда она услышала, что перед нею испанский
король, то всплеснула
руками и чуть не умерла от страха.
Цирковой «
король железа», геркулес и чемпион мира по подыманию тяжестей, Атлант, завил усы кверху кольчиками, ходил по манежу в сетчатом тельнике, скрестив на груди огромные мяса своих
рук, и глядел на будущих соперников победоносно, сверху вниз.
Мазурку она танцевала с тем же громадным офицером; он важно и тяжело, словно туша в мундире, ходил, поводил плечами и грудью, притоптывал ногами еле-еле — ему страшно не хотелось танцевать, а она порхала около, дразня его своей красотой, своей открытой шеей; глаза ее горели задором, движения были страстные, а он становился все равнодушнее и протягивал к ней
руки милостиво, как
король.
В тот же миг разъяренная толпа хлынула на ступени за Поэтом. Снизу расшатываются колонны. Вой и крики. Терраса рушится, увлекая за собою
Короля, Поэта, Дочь Зодчего, часть народа. Ясно видно, как в красном свете факелов люди рыщут внизу, разыскивая трупы, поднимают каменный осколок мантии, каменный обломок торса, каменную
руку. Слышатся крики ужаса...
Король! Грядущее в
руках моих. Твой народ передал мне твою власть над собою.
Поднимает
руку, указывая на
Короля. Толпа разрывает воздух воплем. В эту минуту рядом с черной фигурой появляется Дочь Зодчего. Она стоит молча и неподвижно смотрит на толпу.
И этот
король с кубком — всегда в
руке, никогда у рта, этот
король, который никогда не пьет — вдруг — напился!
Король напился!» — тот самый
король над моей кроватью — «Он в темной короне, с густой бородой» — а у меня еще и с кубком в
руке — которого я звала Лесной Царь, а который по-настоящему, я потом догадалась, был der König im Thule — gar treu bis an sein Grab — dem sterbend seine Buhle einen goldnen Becher gab [].
— Король-девка! — вскликнула Дарья Никитишна. — Только знаешь, что скажу я тебе нá это, Дунюшка? Живучи с такою женой, муж-то не вытерпел бы, не гудок, а плеть в
руки взял бы — запела б песню другим голосом, как раз-другой обошел бы он тебя дубовым корешком.
Когда после сдачи карт мрачным Прокопием Васильевичем Масленников раскрыл свои карты, сердце его заколотилось и сразу упало, а в глазах стало так темно, что он покачнулся — у него было на
руках двенадцать взяток: трефы и черви от туза до десятки и бубновый туз с
королем. Если он купит пикового туза, у него будет большой бескозырный шлем.
Капитан между тем сказал уже приветствие его величеству, и
король, крепко пожав
руку капитана, довольно правильным английским языком выразил удовольствие, что видит в своих владениях военное судно далекой могущественной державы, обещал на другой же день посетить вместе с королевой «Коршун» и пригласил вечером обедать к себе капитана и трех офицеров.
Можно догадываться, что императрица, хотя и поручившая князю Голицыну обратить особенное внимание, не принадлежит ли пленница к польской национальности, приказала ограничиться допросами одной самозванки, когда убедилась, что если отыскивать польскую
руку, выпустившую на политическую сцену мнимую дочь императрицы Елизаветы Петровны, то придется привлечь к делу и Радзивилов, и Огинского, и Сангушко, и других польских магнатов, смирившихся пред нею и поладивших с
королем Станиславом Августом.
Спустив с
рук все, что мог, он дошел до неизвестной ему дотоле крайности и, покинув принцессу Владимирскую, уехал в Венецию, а оттуда в скором времени отправился с повинною головой в Польшу к
королю Станиславу Августу.
— Известно, какая бывает республика! всем вместе будет править и
король и публика, — отвечал весело Пенькновский, и так как в это время мы не только дошли до нашей квартиры, но вступили в самые сени, то он снова потребовал мою
руку и, прощаясь, сказал...
Король Дуль-Дуль в сопровождении многочисленной свиты находился на площади. Сюда привели и трепещущего от страха черного Аго, закованного по
рукам и ногам. Громадный котел стоял посреди площади, обдавая близстоящих густыми клубами пара. Вода зловеще шипела и клокотала в нем. Королевские слуги — герольды — ездили по площади и объявляли народу, что сейчас совершится казнь двух самых злых преступников, которые осмеливались ослушаться воли
короля.
Король Дуль-Дуль громко вскрикнул. Смертельная бледность разлилась по его лицу. Он заметался и упал на
руки придворных.
Но как было уйти Ивану, когда на него надели оковы, заковали ему цепями
руки и ноги! Это сделали его враги сановники, которые радовались тому что
король наконец освободится от Ивана и теперь их самих приблизит к себе.
В ту же минуту Иван трепещущими
руками рванул дорогой, золотом шитый камзол
короля и коснулся королевской груди голубиным сердцем.
Удивление слушателей росло с каждым новым словом никому неведомых условий, заключенных будто бы с
королем польским Жигимонтом о предании ему Великого Новгорода и о призвании на княжество под его королевской
рукой князя Владимира Андреевича.
Для довершения картины, среди народа явилось и духовенство. Из-за забора глядел дьячок. Воевода велел его привести и спросил зачем он там стоит. «Смотрю что делается» — отвечал тот. Он похвалил его за спокойное поведение, советовал также вести себя и впредь, объявил о совершенной веротерпимости при наступающей власти польского
короля и подал дьячку, в знак высокой своей милости, свою воеводскую
руку. Тема для донесения жонду и для вариаций европейской журналистики была богатая.
А на улице в это время мороз становился все сильнее и сильнее, и старик кучер, поджидавший свою барышню, медленно замерзал на козлах. Его лицо посинело,
руки опустились, вожжи выпали из них. Бумажный
король видел, как постепенно умирал несчастный, и он,
король, готов был зарыдать от ужаса, если бы только бумажные
короли могли рыдать и плакать.
«На войне все просто, — сказал один писатель, — но простота эта дается трудно». Что сделал бы Суворов на месте Салтыкова, того именно и боялся прусский
король. Он писал королеве, чтобы она торопилась выезжать из Берлина с королевским семейством и приказала бы вывозить архив, так как город может попасть в
руки неприятеля. К счастью Фридриха, он имел перед собой не Суворова, а Салтыкова.
— Благодаря попечениям о нас
короля шведского, — говорили они, — вот чем должны мы занимать
руки, пожинавшие для него славу! Русские, заказавшие нам эту работу, любуются в ней намалеванными медведями, орлами, башнями, как затейливой игрой нашего воображения; но потомство наше, увидя на стеклах этих знакомые им гербы, прочтет по ним печальную историю нашего плена.